Читать книгу - "Девятый [сборник] - Павел Григорьевич Кренев"

На печку самой ей было не залезть. Мы знали, что председатель Степан Матвеевич – человек солидный, и такой ерундой заниматься не будет. Поэтому мы и не боялись. Как тетеревята прячутся от хищной птицы в кроне дерева, мы прижимались друг к дружке и сидели на печке тихо-тихо.

Об этих проблемах я и рассказал экипажу эсминца. Матросы задумались. Потом один сказал:

– Надо писать письмо Нине Владимировне.

Быстро нашли бумагу, авторучку, выбрали у кого самый лучший почерк и стали пишущему вразнобой диктовать. После множества дополнений и исправлений, текст письма получился следующий:

«Уважаемая, Нина Владимировна!

Экипаж эскадронного миноносца ‘‘Стремительный’’ обращается к Вам с нижеследующей просьбой.

Мы имели большое счастье познакомиться с жителем деревни Лопшеньга Павлом Поздеевым, и при этом выяснили, что это лучший пионер деревни, отличник боевой и политической подготовки. Учась в школе, Павел участвует в Тимуровском движении, хорошо владеет рыбацкой лодкой, по характеру обязателен и чрезвычайно общителен, тянется к знаниям. Это настоящий гражданин Союза Советских Социалистических Республик. Награжден многими знаками отличия Военно-морского флота.

Павел Поздеев, будучи патриотом любимой социалистической Родины, выражает желание в дальнейшем проходить службу в Военно-морских силах СССР. Вы, Нина Владимировна, конечно, знаете, что в ВМФ проходят службу только лучшие сыны советского народа. Павел Поздеев безо всякого на то сомнения тоже может стать таким же. Однако для этого ему необходимо повысить свой морально-политический уровень, чтобы достойно представлять деревню Лопшеньгу на полях военно-морских сражений.

Зная Вас, уважаемая Нина Владимировна, как горячую патриотку нашей страны и проверенную сторонницу советской власти, убедительно просим Вас принять участие в формировании будущего защитника Родины пионера-тимуровца Павла Григорьевича Поздеева. Ведь, как утверждают нам классики марксизма-ленинизма, задача воспитания бойца нашей родной партии является самой боевой задачей из всех, которые стоят.

С этой целью просим Вас беспрепятственно и бесплатно пропускать вышеозначенного пионера на все сеансы кино.

Выражаем твердую уверенность, что с этой поставленной задачей Вы, дорогая Нина Владимировна, справитесь надежно и успешно, как это Вы делаете всегда в Вашей нелегкой, но достойной и славной трудовой биографии и в Вашей так нужной советским людям работе.

Как сказал товарищ Ленин, именно кино формирует достойные кадры. Будем же следовать его большевистским заветам!

С искренним уважением, экипаж гвардейского, орденоносного эскадренного миноносца «Стремительный».

В составлении письма участвовали даже офицеры. Хохот при этом стоял такой, что вахтенный матрос Коробицын несколько раз протискивался в кают-компанию, но его безжалостно выгоняли обратно на дежурство.

– Но мы же не гвардейские и не орденоносцы, – сомневался кто-то.

Но матрос с тремя лычками настоял:

– Так будет солиднее.

Меня провожали до самого борта, у которого качался мой карбас.

Конверт с письмом я бережно уложил в широкий брючный карман. Перед самой моей посадкой прибежал лысенький морячок небольшого роста и протянул еще один конверт.

– Передай его Клаве Федотовой, – попросил он. – Только обязательно передай.

Я обещал.

Не зная, как надо прощаться с военными моряками, я очень смущался. Но меня похлопали по плечам, потрепали шевелюру и весело сказали:

– Прощай, брат. Спасибо, что приехал.

Уже отплыв от корабля метров на пятьдесят, я встал с банки и помахал рукой. Мне тоже помахали.

Я был счастлив.

А по берегу нервно расхаживали моя мама и старшая сестра Лида.

Конечно, в другой раз мне бы крепко перепало от той и другой. Мама точно стукнула бы чем-нибудь пару раз по заднице. Ведь меня не было столько времени, и я болтался где-то в море один.

Но тут на берег навстречу им из лодки вышел бравый морячок, весь в наградах и в бескозырке. Прижал руку к виску и весело крикнул:

– Есть, так точно, никак нет!

Это было что-то!

Мама моя стояла с расширенными глазами и всплескивала руками, а сестра Лида сказала:

– Змееватик.

Она всегда называла меня так в минуты гнева или восторга.

Я поставил на якорь карбасок, и, звеня значками, вместе с мамой и сестрой пошел к дому.

Стоял теплый и ясный вечер светлого северного лета, и мне казалось, что сквозь этот прозрачный воздух меня с удивлением разглядывает вся деревня: что за моряк такой выискался?

На крыльце сидел отец, только что пришедший с работы и курил любимую папиросу «Красная звезда». Он увидел меня, и папироса чуть не выпала у него изо рта, чудом зацепившись за краешек губ. Вероятно, он старый военмор, отслуживший всю войну на Северном флоте, в жизни не видел стольких значков на морской форме. Отец встал, вытянул руки по швам и, улыбаясь, доложил:

– Товарищ адмирал, за время вашего отсутствия в нашем доме ничего плохого не случилось!

Потом добавил:

– Хорошего тоже.

Вся семья слушала мой рассказ о корабле, о пушках, о военных моряках, о компоте. А отец по этому поводу выпил две рюмки водки и, когда мама унесла бутылку и куда-то спрятала, он сходил на поветь и пришел оттуда с кружкой браги. На повети стоял деревянный ушат с недавно поставленным на брожение суслом, и хотя оно до конца не выбродило, отец бражку выпил с удовольствием.

Потом мы долго с ним сидели на крылечке, и отец с мокрыми глазами долго рассказывал о войне, о походах, о морских боях, о своих товарищах. Он впервые разговаривал со мной как со взрослым, как с равным…

Наутро я прямо в форме пошел искать Клавку Федотову. Нашел ее на речке, где та полоскала белье. Протянул ей конверт, на котором было написано: «Клаве Федотовой от матроса Николая Кислицына».

Клава вытерла руки о подол, недоверчиво взяла конверт и, вытаращив на меня свои голубые глазки в светлых ресницах, спросила с зарождающимся интересом:

– Кто эт такой Николай Кислицын, что эт за чувырла такая?

– Сама ты чувырла, Клавка! Кислицын – это лучший матрос на боевом корабле.

– Наверно, лучший болтун. Такой же, как ты. Ишь вырядился, – ехидно ухмыльнулась Клавка. – Прямо Варяг какой-то.

Обиделся я на Клавку за Кислицына и за себя, и ушел в деревню.

Странно, но Клава нашла меня уже часа через два на краю деревни, около рыбзавода. Она пришла переодетая в нарядное платье. Глаза ее горели глубоким голубым светом.

Она взяла меня за руку, отвела в сторонку, усадила на бревнышко и, глядя мне в глаза, стала расспрашивать:

– Какой он этот моряк? Как он выглядит? Какой у него возраст? Женат ли он? Пользуется ли уважением в коллективе?

Голос у Клавки был при этом тревожный и ласковый одновременно. Видно, письмо замечательного матроса Кислицына, крепко взволновало ее девичью душу. Высокая грудь ее от